Во сне Полине привиделась покойница-маменька. Будто сидела она на краю кровати и своей теплой рукой гладила волосы девушки, будто в детстве, и приговаривала: «Не грусти, доченька, не показывай своих слез злодеям. Даже когда очень горестно, улыбайся. Будь сильной…»
— Хорошо, матушка, — прошептала Полина и проснулась.
Утренний ветерок снова трепал занавески на окошках. А на подоконнике ее опять ждал чудесный букетик садовых цветов. Полина улыбнулась. Начала одеваться. Расчесала волосы. Достала из сундука платье, которое ей подарила маменька. Надела. Улыбнулась сама себе в зеркало и направилась к двери. Но дверь по-прежнему была закрыта.
— Настенка, отопри немедля! Кому говорю.
— Не серчайте, барышня, я человек подневольный. Серафима не веливала отпирать без ее повеления.
— Ну, дык, поди и скажи ей, что я смиренная и иду к общему столу чай пить.
— Я мигом, барышня.
Настенка понеслась в другую половину дома, где была комната экономки. Подбежала к двери и увидела в приоткрытой полоске такую картину. Серафима перебирала драгоценности хозяйки. То серьги приложит к ушам с аметистами, то бусы коралловые на грудь прикинет. То кольца одно за другим начинает мерить.
— Что за пальцы у покойницы махонькие были, — с негодованием произнесла Серафима, — ни одно не лезет. Только на мизинец. Так и достанется все добро этой Полинке проклятой. А вот и оно, ожерелье бирюзовое!
Серафима стала вертеть ожерелье. И так его приложит и этак. Не полезло оно на ее толстую и короткую шею. Настенка тихонько постучалась.
— Серафима Евлампиевна, там барышня сказывает, что смирилась она и хочет к общему столу выйти. Отпирать, али нет?
— Фу, ты, черт тебя принес, — недовольно прошипела Серафима, — Отопри уж. Хватит с нее. Скажу хозяину, что перевоспитала я ее.
— И то верно. Ведь трое суток как арестантка просидела. Жалко девоньку.
— Ах ты, поганка, рассуждать еще будешь! Не твово ума дела, мерзавка эдакая. Давно батогов не пробовала. Кыш из дома! Нонче же иди в огород траву драть на грядки.
— Серафима Евлампиевна, прости Христа ради. Не подумавши я ляпнула. Боле такого не повторится, клянусь всем святым.
— То-то же. Смотри у меня в оба за Полинкой и все мне докладывай впредь.
Серафима направилась в столовую и сразу же расселась на хозяйское место и стала наливать себе чаю. А Настенка стала ей прислуживать.
— Ну, иду уж. Открой ее.
Служанка тут же помчалась выполнять указание грозной экономки, которая без пяти минут уже была хозяйкой в доме. Настенка отперла ключом дверь барышниной комнаты. Дверь тут же распахнулась, и Полина выпорхнула из заточения. За общий стол она вышла с гордо поднятой головой. Села напротив Серафимы. И с улыбкой стала наливать себе чаю. Серафима от изумления аж поперхнулась баранкой. Она-то ожидала увидеть зареванное лицо и бледный вид …
— А что, Серафима, папенька чего же не завтракает с нами? — Вдруг сказала хозяйским тоном девушка и посмотрела таким же взглядом на обомлевшую от неожиданного поворота дел экономку.
Серафима замешкалась.
— Ты что же, оглохла совсем на старости лет? А еще замуж за папеньку собралась.
— Батюшка Ваш спозаранку уехавши. И вовсе я не оглохла. Мне всего только тридцать четвертый годок идет, — проговорила Серафима оправдывающимся тоном.
— Так вот, — продолжала наступать Полина, — пока ты еще не хозяйка в доме, соблюдай приличия. Когда батюшка в отъезде, я тут хозяйка, запомни. И негоже мне с тобой до времени за одним столом чаевничать.
Девушка встала и, гордо поведя плечиком, отправилась в сад. Раскрасневшуюся и улыбающуюся от одержанной победы и увидел ее Тимошка. Он крался за кустами за Полиной до тех пор, пока она не дошла до аллеи, засаженной густыми и высокими кустами сирени. Тут только и предстал перед девушкой.
— Доброго утречка, Полюшка.
Девушка вздрогнула от неожиданности и смутилась. Но тут же протянула Тимофею руку.
А парень не растерялся и притянул немедленно девушку к себе и горячо поцеловал в губы. Полина отпрянула.
— Ой, Тимоша, там кто-то за кустами вроде бы…