— Откудова кольцо взялось у тебя? Отвечай немедля, — прорычал отец, когда Полина пришла к ужину и села на свое место.
Девушка растерянно подняла глаза и через паузу ответила.
— Это я в мамашиной шкатулочке нашла, что она мне оставила.
— Ожерелье я там бирюзовое помню. Сам на ярмарке покупал ей, покойнице. А вот кольца такого не было.
— Было, было, батюшка. Вы запамятовали.
— Ладно, пора трапезничать, нечего пустыми словами воздух сотрясать. Серафима, ужинать подавай.
В столовую вплыла пышнотелая Серафима, за ней Настенка, обе с большими подносами. Стол в момент был заставлен кушаньями да закусками. В центре стола появился пузатый штоф с водкой и толстостенные стопки. Две. Полина внимательно следила за сервировкой, которая не напоминала ей обычную. И не ошиблась…
— Серафима, ты сюда садись, — хозяин показал экономке на пустующий до этой поры стул маменьки.
— Теперь это твое место.
Серафима послушно плюхнулась на указанное место и расплылась в ехидной улыбке, прищуренными глазками взглянув на Полину. Девушка побледнела. Закусила губу. Но слезы, подкатывающие к горлу, сдержала.
— Я так решил, так и будет! И не твоего ума дела. С кем хочу, с тем живу! А ты будешь жить, с кем я укажу и когда я укажу, понятно?
— Что я Вам, папенька, такого худого сделала, что вы меня хотите с глаз удалить?
— Цыц, я сказал! — Отец грохнул кулачищем по столу, — не бабское дело спорить с мужчиной. Бабское дело детей рожать. Как сговорюсь кое с кем, так и замуж пойдешь. Например, Евграф Никандрыч намедни интересовался, что за тобой в приданое дадено будет.
— Господи! Да он старик же совсем. Как Вы, папенька, можете такое говорить? Побойтесь бога… Родную дочь за старика сбагрить собираетесь.
— Не дерзи мне! Зато богатый он. Стерпится-слюбится. Не тебе решать.
— Не пойду я за старика, хоть убейте. Лучше в петлю, чем за нелюбимого замуж. Так и знайте! — отчаянно и твердо, захлебываясь слезами, выкрикнула Поля и закрыла лицо ладонями.
— Пойдешь! Куды ты денешься? Супротив воли отца чего задумала? Мерзавка! Вон с глаз моих! Серафима, запри ее и никуда не выпускай, пока не опомнится, да не повинится.
Полина побежала в свою комнату и рухнула на постель, рыдая в голос. В двери щелкнул замок.
Три дня Полина уже сидела в своей комнате безвылазно. Еду ей носила Настенка, которой приказали седеть под дверью, как сторожевой собачонке. Дворовая девка уходила спать только далеко заполночь, так ей приказывала Серафима. Полина лежала на кровати и думала о своей несчастной судьбе, о горестях, которые на нее стали валиться одна за другой. Она чувствовала себя такой одинокой и всеми покинутой. Вдруг она услышала четкий глухой стук в окошко. Девушка подбежала и распахнула окно. Как давно она ждала его…
— Тимоша, ты?
— А кто же еще, барышня, — послышался хриплый шепоток парня. Я, Полина Егоровна. Три дня был в отъезде. Со своим батюшкой за товарами ездил. Весь сад запустил. Вот теперь явился, не серчайте, что так поздно. Уж больно хотел увидеть Вас.
— Спасибо тебе, Тимоша, за колечко бирюзовое.
— Это моей матушки наследное колечко. Она мне дала и сказывала, чтобы я его своей суженой подарил. А еще сказывала, что камешек этот очень не простой…
— Напраслину ты говоришь, Тимоша. Не быть мне твоею суженой никогда. Сам понимаешь. Я не зря три дня тут сижу будто пленница.
— Чего так?
— Сказала папеньке, что не пойду замуж за старика нелюбимого. Вот он и разъярился. Сказал, силком под венец погонит. Лучше руки на себя наложить…
— Да, бога не гневите, Полюшка. Разве можно так сказывать? Я что-нибудь придумаю.
— Что ты можешь придумать…
Полина уронила голову на плечо парня и тихо-тихо заплакала. Сквозь слезы она слышала, как сильно бьется сердце друга детства.
— Любушка моя, Поленька, моя. Никому не позволю тебя обижать. Сколь помню себя, столь тебя и люблю, голубка моя.
Как мог Тимофей, так утешал девушку. И она пришла в себя, успокоилась. Опомнилась, отпрянула от парня.
— Ох, что это я… Иди Тимоша. А то вдруг кто увидит.
— Завтра в то же время сюда приду.
Тимофей растворился в темноте. Впервые за последние дни Полина уснула без слез…