С тех пор счастье снова заглянуло в семейство. Весть о чудесном излечении Сережи, немало удивив народ, широко разнеслась по всей округе. Частенько к избе приходили разные люди, чтобы самолично убедиться и посмотреть на исцеленного мужчину. Впрочем, любоваться странникам порой было некем. Не заставали они хозяина в дому… Сергей переделал по хозяйству все дела, которые требовали мужской физической силы: крышу перекрыл на сарае, поправил и подмазал печку, укрепил плетень на заднем дворе, почистил колодец по весне, огород вскопал от края до края… В общем, приложил свою силушку везде, где раньше только глаза видели, а ноги к делам не пускали.
Подивился еще раз Сергей, как ловко, не по годкам, ему помогал во всем сын Никифор. Нужда заставила мальчишечку повзрослеть до сроку. Решил Сергей брать сына на дальние маршруты, куда он сам ходил поохотиться с батей. Стал учить сынка и с ружьем обращаться, и с охотничьим ножом. Учил мастерить силки да капканы и прочие хитрости охотничьи. Водил по едва заметным тропкам, рассказывал сыну про повадки разных зверей, зверушек да птиц.
А годки бежали, отмеряя жизнь не задерживаясь. Прошло 5 лет. Сначала семейство схоронила бабулю Маруси. Через годок и маманя Сережи отдала богу душу. Но судьбе было надобно распорядиться по справедливости. Не зря видно в народе прижилась поговорка: «бог взял, бог дал»…
Вскорости дом огласился звонким плачем. У Маруси народилась девочка. Отец назвал ее Лизонькой. И стала маленькая дочка центром всеобщего внимания и нежности. Баловали ее без предела. И отец, и брат, и сама Маруся. Все ее прихоти исполняли по первому требованию. Лучший кусочек за столом — дочурке, лучшие игрушки — тоже, гостинцы да платьица в первую очередь — любимице. Из забавной крохи постепенно девчушка превращалась в маленького тирана. Чуть что не по ее делалось, Лизонька сразу в слезы. А то и на пол бросалась в истерике. Ножонками сучила и сквозь обильные слезы требовала исполнения ее желаний. При такой всеобщей слепой любви научилась дочка слову «дай» вперед всех остальных слов. И стало оно для ее маленькой натуры главным.
Время шло… А надежда Маруси на то, что дочка станет первой помощницей по хозяйству, растаяла как мартовский снег, утекающий ручейком в землю. В душе Маруся понимала уже, что виной всему их родительская любовь без конца и края, порождающая вовсе не ответную любовь, а большое себялюбие и тиранство. Когда воспитывался первенец, таких ошибок не сделали. Маруся в то время слушалась советов бабули и свекрови, которые не давали парнишку сильно избаловать. А потом и жизнь так боком повернулась, что на Никишку весь дом свалился, и заставила судьбина его вмиг повзрослеть и поумнеть. Куда все баловство подевалось. А теперича, посеяв в душе дочери семена безмерной родительской любви, пожинала Маруся урожай слез, да разочарования…
Чем дальше, тем более жестокой становилась Лиза. По-прежнему требовала всего для себя. Жадничала. Истерики закатывала. Среди деревенских девчушек слыла высокомерной гордячкой. Подруг недолюбливала: кого ругала, кому завидовала. Чем старше становилась дочь, тем труднее с ней было в семье. Верно сказывают: «Маленькие детки — маленькие бедки, выросли детки, выросли и бедки». Пошел Лизе пятнадцатый годок. А в голове одни наряды да побрякушки. Марусю дочка уже ни во что не ставила, старухой стала считать.
— Ну, зачем тебе уже бусы и сережки? Куды тебе в них ходить-то? Ты уже стара для украшениев, — заявляла дочка, перебирая Марусины вещицы, которые ей дарил Сережа, -шаль эта с кистями мне больше к лицу, хоть старый сарафан ею прикрою на гулянке.
— Ты что, Лизавета, сарафан этот только что тебе справили. Батя с ярмарки материю привез под Пасху, али ты запамятовала уже?
— Дык когда это было! Пора бы уже новый справлять. А вам все жалко для единственной дочки. В старье хожу. И ленты у меня старые, и башмаки сношены уже.
— Но ведь и Никише тоже надобно одежку справлять, и бате, и мне. Ты же не одна у нас!
— Подумаешь, на кой Никифору обновки? Он и так хорош. Девки и на такого заглядываются. А вы с батяней уже староваты, чтобы часто обновы менять. А я вот-вот на выданье буду. Красоваться самое время. Или хотите, чтобы на меня глаз положил какой-нибудь голодранец?