Это был гладкий камешек чудесного зеленого малахита. Маруся погладила его в ладонях. Согрела своим дыханием и прошептала над самоцветом.
Славный камень, малахит!
Сердце ноет и болит:
В моем горе не оставь
Мужа на ноги поставь!
Свое заклинание Маруся повторила трижды. А потом увидела волшебный свет. Это на старый сундучок села прилетевшая из неведомой дали Птица счастья.
— Помнишь, Маруся, говорила я тебе, что всего три камешка в свою шкатулку я положила. Теперь уже два из них ты использовала, чтобы силу самоцветов перенести в твою жизнь и изменить ее течение.
— Помню-помню, милая птаха. Твои сказочные каменья зазря не трогаю. Бирюза помогла мне сыночка родить и семью сохранить. Никифор славным парнишкой растет. При отце-калеке стал совсем маленьким хозяином. Все что ему под силу, на себе тянет. Только сил еще у мальца маловато. Юный совсем. Надорваться может. Вот и взмолилась я снова, чтобы мой муж Сережа выздоровел. Люблю я его больше жизни, и силушки нет смотреть, как он мучается. Тоскливые думки его одолевают. Не привык он обузой в дому быть. Вот и страдает от своей немощи.
— Да, Маруся. Случай действительно особый. Поможет тебе самоцветик мой. Ложись почивать, утро вечера мудренее.
— Спасибо, спасительница моя. Век не забуду твои добрые дела.
Наступило ясное зимнее утро. Семейство проснулось. Все стали хлопотать по хозяйству. Свекровь, бабуля и Маруся подхватили Сережу под руки, вытащили с трудом из горницы и посадили на крыльце подышать свежим воздухом. Ноги мужа Маруся заботливо закутала тулупом, чтобы не замерзли. А сердце ее так и замирало в ожидании чуда… Но ничего пока что не происходило.
— Неужели камень-самоцвет силу свою потерял. Может быть, долгонько в шкатулочке лежал?
От горестных думок настроение у Маруси портилось все больше и больше. Никишка натаскал в избу дров из поленницы. Потом взял котомку и пошел в лес за шишками. Бабуля ими самовар разжигала. Да и огонь в печи занимался с шишками смолеными куда дружнее.
— Сынок, ты далеко не ходи в лес. Тут у околицы у трех сосенок погляди. Чтобы я тебя с крыльца видел.
— Хорошо, батяня, — пообещал Никифор и отправился бодрым шагом к лесу.
Отец наблюдал за удаляющейся фигуркой сына. Черный тулупчик, который он сам смастерил первенцу из своего старого, хорошо был виден на фоне белого снежного покрывала, которым зимушка украсила все вокруг. Потом фигурка исчезла из поля зрения. Видно Никишка стал шишки собирать, и его согбенная фигурка скрылась за сугробами. Сережа сидел спокойно и любовался зимней картиной: кружевом сосулек, свисающим с крыши сарайчика, блеском снега, которым играли солнечные лучи, темной зеленью далеких сосен и елок… Вдруг детский душераздирающий крик раздался, отдаваясь эхом в сердце молодого мужчины.
— Батяня! Батяня! Спаси меня, родимый! Волки! Волки!!! — Это кричал Никиша.
Сергей вскочил на ноги и стремглав побежал к дальним соснам, чтобы спасти сына. У плетня схватил толстый шест. Под сосной в нетерпении бегали три серых голодных волчары. Мальчонка, взобравшись от серых хищников на дерево, едва держался голыми ручонками за сухую ветку, которая трещала и вот-вот могла обломиться. Волки в нетерпении от легкой добычи рычали и сверкали глазищами… Сергей подбежал к волчьей стае и стал размахивать шестом, громко и яростно кричать.
— Вон, вон пошли, проклятые…
От такого неожиданного натиска и шума волки бросились наутек, поджав свои серые облезлые хвосты. Серега поглядел наверх. В этот самый момент ветка обломилась, и сын рухнул прямо на руки отца.
— Не боись, милок, я с тобой!
Мальчонка заплакал и от страха, и от радости. И сквозь слезы приговаривал.
— Батянюшка, родимый. Ты меня спас.
Отец посадил сына на закорки и понес домой. На шум из избы высыпали встревоженные женщины: Маруся, бабушка и свекровь. Не найдя Сережу на крыльце, они забеспокоились еще больше…
— Батюшки мои, глядите, глядите туды! — вскрикнула бабуля, первой заметившая возвращающихся из леса.
— Никак Серега своими ногами идет, да еще сына на спине несет, — всплеснула руками свекровь и побежала навстречу сыну, — чудеса-то какие!
А Маруся от счастья медленно опустилась на ступеньки крыльца и прошептала: «Спасибо тебе, Птица, век тебя помнить буду…»